Зона электорального молчания. Основные особенности региональных выборов 2023 года

Региональные избирательные кампании 2023 года в среднем выглядят несколько живее прошлогодних выборов, но достигается это более высокой активностью в отдельных случаях — в Якутии, Хакасии, Забайкалье, Красноярском крае, Иркутской области, Екатеринбурге, Великом Новгороде. В то же время и в этом году в большинстве регионов наблюдатели характеризуют избирательные кампании как самые бессмысленные, скучные и незаметные за последние 30 лет. Причем речь идет не только о губернаторских выборах, для которых такая характеристика вполне ожидаема, но и о выборах региональных и местных депутатов. Этот контраст особенно заметен в тех регионах, которые еще пару лет назад представляли поле острой конкуренции. Например, в Ярославской области практически незаметны «эсеры», всего два года назад победившие там на выборах депутатов Госдумы в обоих одномандатных округах, а в Иркутской области, одном из самых оппозиционных регионов в недавнем прошлом, почти не видны коммунисты. В обоих случаях в этом году партии ведут очень слабые, фоновые кампании с минимальным бюджетом.

Сокращение желающих: проблемы с финансами и силовой фактор

Одной из основных тенденций на этих выборах стало существенное сокращение числа желающих стать кандидатами на всех уровнях. Так, на выборах глав регионов показатель формальной конкуренции оказался самым низким как минимум с 2018 года — в среднем 5,2 кандидата на регион. В 2022 году этот показатель был равен 6,3, а в 2018-м, когда список выборов почти совпадал с нынешним, — 7,8. На довыборах депутатов Госдумы в четырех округах выдвинуто в два раза меньше кандидатов, чем в 2021 году в тех же округах. На выборах региональных депутатов в среднем было выдвинуто по 7,1 списка на регион (в 2018 году этот показатель равнялся 8,7 списка). На выборах горсоветов региональных столиц вместо 99 списков в 2018 году в этот раз было выдвинуто всего 84 — на 15% меньше. Ситуация с одномандатниками похожая.

Продолжается консервация и унификация партийной системы — на выборы выдвинуты почти преимущественно кандидаты от партий, имеющих «парламентскую льготу», то есть те, кому не нужно собирать подписи избирателей, поскольку зарегистрироваться через них могут только заранее согласованные списки и кандидаты. Практически исчезли самовыдвиженцы: на выборах региональных парламентов свои кандидатуры выдвинули всего 94 человека, а регистрацию прошел всего 21. Показатель «отсева» вырос в сравнении с 2018 годом с 65 до 78%. 

Избирательные комиссии рапортуют о том, что доля «отсева» партий и кандидатов на этих выборах низка. Однако дело в том, что отсеивать оказалось практически некого. Кроме партий-льготников, регистрацию прошли в основном спойлеры. Показательна в этом смысле судьба списков «Коммунистов России», чья задача на выборах — оттягивать голоса у КПРФ. Среди партий «второго эшелона» именно комросы выдвинули больше всего одномандатников, и отсев у них составил всего 5%. Партийные списки партия выдвинула в 11 регионах, а отказы получила всего в двух из них. Следующая по количеству выдвинутых списков «малая партия» — «Родина» — выдвинула своих кандидатов в девяти регионах, но смогла зарегистрироваться только в четырех. Партия пенсионеров, блестяще выступившая на региональных выборах в 2021 году, выдвинула всего четыре списка (правда, все они были зарегистрированы) — похоже, что партийные пенсионеры в этот раз оказались менее желанными для властей: слишком много голосов они оттягивают не только у КПРФ и «эсеров», но и у «Единой России». 

Причин такого нежелания участвовать в выборах несколько. Во-первых, нужно ясно представлять себе, из кого состоит политический класс в регионах и отделениях партий. Профессиональные политики, чьей работой фактически и является участие в выборах, составляют в нем лишь часть. Другая значительная группа — это представители бизнеса разного масштаба, которые рассматривают депутатские мандаты в качестве одного из инструментов решения своих бизнес-задач. Деньги на участие в выборах дает как раз эта группа. Но ее мотивация существенно снизилась. Кто-то последние полтора года в круглосуточном режиме спасает бизнес, кто-то минимизирует свое присутствие в России, а кто-то просто решил в нынешних условиях держаться подальше от публичной политики — как бы чего не вышло. 

Этот мотив — «как бы чего не вышло» — перекинулся и на профессиональных политиков. И это вполне объяснимо. В этом году существенно возросло значение силового фактора в избирательном процессе. Создается ощущение, что силовая корпорация все больше оттесняет политических администраторов от управления внутренней политикой на всех уровнях — федеральном, региональном и местном. Насилие, которое и раньше встречалось на выборах, теперь стало преимущественно государственным и направлено на все категории участников выборов: кандидатов, наблюдателей и избирателей.

Примеров масса. В Приморском крае, где были сильны позиции КПРФ, в заключении сидят сразу два лидера коммунистов — бывший кандидат в губернаторы Андрей Ищенко и депутат Артем Самсонов. В Ростовской области 16 августа под домашний арест отправили кандидата от КПРФ, главу города Миллерово Виталия Абакумова. Также в августе в отношении лидера регионального отделения «Партии дела» в Якутии, известного журналиста Виталия Обедина, возбуждено дело по статье, предусматривающей ответственность за публичное демонстрирование символики экстремистских организаций. 25 августа у кандидата в депутаты законодательного собрания Ульяновской области от партии «Новые люди» Алексея Ригеля прошел обыск. В Великом Новгороде уже череда проблем с правоохранительными органами у кандидатов «Яблока»: 8 августа полицейские изъяли из офиса партии часть тиража газеты «Яблоко», 17 августа в квартире кандидата Ксении Черепановой был проведен обыск, а в конце августа два «экстремистских» административных дела были возбуждены против кандидатов Валерия Кочнева и Оксаны Сергеевой. Этот список можно продолжать довольно долго, и к тому же мы не знаем, какое количество угроз, не вышедших в публичное пространство, поступало политикам. Например, за несколько дней до старта голосования в Иркутской области вышел из партии лидер регионального отделения «Новых людей» — партия, похоже, может набрать слишком большой процент голосов.

Вообще, выглядит все так, будто силовики сомневаются в том, что власти имеют реальную поддержку и желаемые результаты предстоящих президентских и региональных выборов достижимы политическими методами, — и решили взять электоральный процесс в свои руки. На фоне всего этого многие сильные кандидаты просто не стали выдвигать свои кандидатуры. Это особенно заметно на губернаторских выборах — например, в Якутии, Амурской области, Омской области.

Агитация: ни предмета, ни возможностей

С агитацией тоже все не очень хорошо. Размеры избирательных фондов в подавляющем большинстве случаев даже близко не дотягивают до максимально разрешенных, которые при этом считались явно недостаточными. В результате избиратели просто не видят агитации. Во многих регионах более-менее заметная агитация появилась лишь в последних числах августа, за две недели до голосования.

Кроме того, у большинства партий заметен кризис в формулировании основных идей. Тема «СВО», которая должна была стать одной из главных в кампаниях, фактически находится под запретом. Об этом в личных беседах сообщают и кандидаты, и сотрудники штабов. Кандидаты прямо говорят, что публичная поддержка военных действий и чрезмерно патриотическая риторика ведет к проблемам с рейтингом, а реакция на нее на встречах с избирателями может оказаться непредсказуемой и довольно резкой. Эта тенденция проявила себя еще в прошлогодней кампании и осталась актуальной в нынешней. Тема военных действий проскальзывает лишь в агитации откровенно слабых кандидатов или действующих губернаторов, которые в силу своих обязанностей вынуждены периодически заниматься вопросами оказания материальной поддержки семьям военнослужащих и прочими «военными» вопросами. 

Это ограничение сказывается на всех. В «Единой России» установлено фактическое табу на тему «СВО». Показательно, что при всех разговорах начала года о массовом привлечении ветеранов военных действий в списки партий этого фактически не произошло. В праймериз «Единой России» по всем уровням выборов поучаствовало всего около 100 участников «СВО», половина из которых в реальности оказались действующими депутатами и чиновниками, записывающими себе в актив посещение фронта. 

В результате своей поддержки «СВО» КПРФ на федеральном уровне потеряла существенную часть ситуативных сторонников из числа условных «либералов», «протестно» голосовавших за коммунистов. Этот эффект сказывается и на уровне регионов, где влияние партии даже на ядро сторонников оказалось сниженным. Последние годы партия позиционировала себя как критик федеральных властей, но в новых условиях вынуждена была существенно снизить градус протестной риторики. 

«Эсеры» переживают очевидный кризис — мало участвуют в выборах и почти незаметны. Здесь сказалось и слишком сильное сближение Сергея Миронова с Евгением Пригожиным в последние месяцы перед мятежом. В некоторых случаях партийцы прямо заявили об отказе от участия в выборах по просьбе администрации президента. Некоторые региональные отделения (а партия была сильна именно отдельными региональными отделениями) просто рассыпаются: накануне выборов из партии вышла целая фракция заксобрания Санкт-Петербурга, от поста лидера регионального отделения в Астраханской области отказался известный политик Олег Шеин, а в Забайкалье уже федеральное руководство разогнало сильное региональное отделение прямо во время избирательной кампании. 

В прежние времена ЛДПР могла бы стать бенефициаром такого партийного кризиса, особенно в Сибири и на Дальнем Востоке, но после смерти Владимира Жириновского партия переживает сложные времена. Жириновский был ее главным брендом, и региональные и местные кампании строились на его образе. Его преемник Леонид Слуцкий не располагает такой харизмой, и ЛДПР вынуждена эксплуатировать образ Жириновского даже спустя полтора года после его смерти: партийный искусственный интеллект говорит его голосом, а в агитации повсеместно используются его фото. «Новые люди», ставшие два года назад пятой парламентской партией, недостаточно окрепли и во многих регионах не имеют сильных кандидатов. В этой ситуации могли бы «выстрелить» партии второго эшелона — «Родина», Партия пенсионеров, — но и их практически нет на этих выборах. 

«Яблоко» в них тоже почти не участвует: ни одного кандидата в губернаторы, ни одного списка партии на региональных выборах и всего три списка на выборах депутатов региональных центров — в Екатеринбурге, Красноярске и Новгороде. Там партия идет с призывом «За мир!», но сталкивается с противодействием в агитации.

Вообще, в этом году наблюдается непривычно откровенное сращивание бюрократического аппарата и аппарата «партии власти». Государственные и муниципальные служащие, руководители бюджетных учреждений знают, что никаких санкций за нарушение избирательного законодательства не последует. В результате сайты государственных, муниципальных, бюджетных учреждений, созданные ими группы в социальных сетях постоянно пишут о служебной деятельности действующих губернаторов, кандидатов от «Единой России» и публичных акциях, организованных партией. Порой такие сообщения содержат призывы голосовать за того или иного кандидата. 

Одновременно администрации стараются максимально усложнить и без того редкие реальные кампании оппозиционных партий и кандидатов. В регионах, например, до сих пор действуют принятые в период пандемии ограничения на публичные мероприятия. По причине борьбы с COVID запрещают даже агитационные автопробеги и одиночные пикеты. 

Сказывается и военная цензура, установленная в стране. Даже парламентские партии теперь ограничены в каналах коммуникации с избирателями — значительное число СМИ закрылось или полностью ориентировано на провластную повестку и недоступно для других партий (в некоторых регионах СМИ по просьбе администраций даже не публиковали прайсы на размещение агитации), количество доступных соцсетей сократилось из-за блокировок и признания компании Meta нежелательной. 

Искоренение контроля

Еще одна тенденция этих выборов — резкое сокращение возможностей контроля. В течение года были приняты изменения в законодательстве, фактически уничтожившие большинство правовых статусов, которые использовались наблюдателями для попадания в помещения для голосования. Статус члена избирательной комиссии с правом совещательного голоса (самый удобный и популярный среди наблюдателей) просто упразднен; полномочия доверенных лиц прекращаются вместе с периодом агитации; представителями СМИ на подсчете голосов теперь могут быть только штатные сотрудники редакций. Остался только крайне забюрократизированный статус наблюдателей, но и его пытаются ограничить подзаконными актами и фактической практикой. Еще раньше ЦИК начала бороться с доступностью официальной информации для граждан, ограничивая доступ к официальным сайтам избиркомов и затрудняя, например, парсинг официальных данных с итогами выборов.

В эту кампанию по ограничению прозрачности выборов вписывается и атака на сообщество наблюдателей. 17 августа 2023 года было возбуждено уголовное дело по части 3 статьи 284.1 УК РФ («Организация деятельности иностранной или международной неправительственной организации, в отношении которой принято решение о признании нежелательной») в отношении сопредседателя движения «Голос» Григория Мельконьянца. Мельконьянц арестован и уже больше двух недель находится в СИЗО, а у десятка сотрудников «Голоса» прошли обыски с изъятием техники, денег и документов.

Наконец, крайне негативно сказывается на возможностях контроля подсчета голосов и введение дистанционного электронного голосования (ДЭГ). В этом году двумя системами ДЭГ (федеральной и московской) смогут воспользоваться жители регионов, где зарегистрировано около 20,5 млн избирателей. Из них на Москву приходится около 7 млн избирателей и около 14 млн — на прочие регионы. Центризбирком уже объявил, что на участие в федеральном ДЭГ подали заявки более 1 млн человек, или около 7%. При ожидаемой явке на региональных и местных выборах в районе 20–30% «электронные» голоса могут превратиться в треть всех действительных бюллетеней. Какими будут масштабы применения ДЭГ в Москве, пока неизвестно, но прошлый опыт заставляет ждать колоссальных цифр.

Механизмов общественного контроля ДЭГ не существует. Фактически эти системы не контролируют даже соответствующие избирательные комиссии. При этом на президентских выборах ДЭГ будет применяться в регионах, где проживает уже 50% избирателей, — почти половина от всех граждан России, имеющих право голоса. 

Помимо полной непрозрачности, ДЭГ несет еще одну серьезную угрозу избирательным правам — оно способствует более эффективному принуждению избирателей, особенно в сочетании с трехдневным голосованием. Онлайн-голосование в «единый день голосования»-2023 должно стать самым массовым в мировой истории — и, к сожалению, массовыми стали сообщения о принуждении административно зависимых избирателей к регистрации в системах ДЭГ. Теперь речь идет не только о бюджетниках, но и о сотрудниках крупных корпораций и даже малого бизнеса. 

Такое принуждение более опасно, чем традиционное. Избиратели, которых заставили прийти на обычные участки, в кабинке для голосования остаются наедине с собой и могут поставить отметку в поддержку того кандидата, который им более симпатичен, не боясь, что об этом кто-то узнает. Похоже, именно так и происходило, например, на московских выборах 2019 года. Но в случае с онлайн-голосованием у людей возникают обоснованные опасения, что в этой непрозрачной системе их голос будет деанонимизирован. По крайней мере, в «Голос» уже несколько лет поступают соответствующие вопросы от избирателей.

Таким образом, ДЭГ капсулирует систему электоральной административной мобилизации в России, превращает ее государственно-корпоративный механизм.

Что делает выборы «живыми»? Кейс Хакасии

Все эти факты вместе приводят в уныние: получается, что выборы не только перестали выполнять функцию инструмента смены власти, но даже не работают в качестве индикатора общественных настроений, как это было на региональных выборах в конце 2010-х годов. Однако Россия — большая и разнообразная страна, и на выборах этого года, в отличие от прошлогодних, есть территории, где все же проходят действительно «живые» выборы. Таких регионов несколько, но самым ярким примером стала маленькая Хакасия, которая как раз и дает возможность заглянуть за «дымовую завесу» выборов «мертвых». 

История нынешних хакасских выборов началась еще в 2018 году, когда в самой затяжной избирательной кампании в российской истории (она закончилась лишь в середине ноября и включала в себя три «вторых тура») действующего губернатора неожиданно победил коммунист Валентин Коновалов. За прошедшие пять лет ему удалось, с одной стороны, не дать Кремлю повода снять себя с должности, с другой — выстроить отношения с местными элитами. Именно второй фактор сыграл ключевую роль в нынешней кампании, когда Кремль направил в республику выдвинутого «Единой Россией» депутата Госдумы Сергея Сокола, отношения которого с местными элитами, наоборот, не сложились (как, впрочем, ранее это произошло в более крупных Красноярском крае и Иркутской области, где он тоже имел губернаторские амбиции). 

Отношения не сложились настолько, что из «Единой России» в стан КПРФ стали публично переходить влиятельные местные политики — бессменный с начала 1990-х годов спикер регионального парламента, бывший председатель исполкома местной «Единой России», мэры городов и районов. Кандидат от «Единой России» оказался в ситуации, когда у него не было монополии ни на административный ресурс, ни на медиа. Утечки результатов соцопросов показывали, что его рейтинг стагнирует и выборы он, скорее всего, проиграет. Соперничество закончилось еще за неделю до выборов, когда Сокол отозвал свою кандидатуру, сославшись на проблемы со здоровьем. 

Хакасия не какой-то специфически протестный регион, а довольно типичный с точки зрения электорального поведения. И ее пример наглядно демонстрирует, почему власти так настойчиво герметизируют политическую систему, закрывая ее от любой конкуренции, наблюдателей и самих граждан. Как только возможность конкуренции возникает, такая кампания начинает аккумулировать ​​недовольство и раздражение по отношению к федеральному центру и «партии власти», приобретая черты протестной. 

Вообще, на протяжении десяти лет, с 2011 по 2021 год, на выборах в разных регионах мы фиксировали постепенно возрастающий запрос людей на то, чтобы их голос был услышан. Первый сбой произошел в 2014 году, в 2017-м этот запрос снова проявил себя, а в 2018-м еще более усилился. События 2022 года его заглушили на какое-то время, но отнюдь не подавили окончательно. Единственный способ купировать запрос на «участие», который нашли в Кремле, — это не допускать на выборы политиков, которые могли бы его отчетливо артикулировать, и, по возможности, оградить выборы как от недовольных избирателей (на это работает как недопуск кандидатов, так и «сушка явки»), так и от ненужных наблюдателей. 

Хакасская кампания также вновь показала наличие серьезных противоречий между федеральными и местными элитами. Дело тут не в личных качествах Сокола. На протяжении нескольких лет мы наблюдаем острые конфликты между муниципалами, с одной стороны, и региональными и федеральными властями — с другой: в Карелии, Ярославской области, Приморье и т.д. Именно для усиления контроля за местными властями Кремлю понадобилась муниципальная реформа, но сопротивление ей на местах было столь велико, что накануне старта президентской кампании пришлось отложить ее до более спокойных времен. 

Такие выборы, как в Хакасии, раскрывают истинную причину столь жесткого контроля доступа к выборам желающих баллотироваться, медийных ресурсов и возможностей наблюдения за выборами и подсчетом голосов. Малейшие бреши в этой стене могут стать сюжетом, в котором проявят себя реальные противостояния и конфликты, наиболее популярными из которых являются противостояние граждан властно-бюрократической вертикали и противостояние региональных элит федеральным.