Страны глобального Юга, отказавшиеся присоединиться к санкциям в отношении России, вовсе не обязательно одобряют ее действия. Однако, помимо настороженного отношения к методам экономического давления со стороны Запада в целом, они исповедуют экономический прагматизм или даже эгоизм. Это отражает, впрочем, установки не только их элит, но и населения, стремящегося вырваться из бедности. Такая стратегия между тем существенно ослабляет эффективность западных санкций и вынуждает Запад выстраивать дорогие системы мониторинга и вводить малопродуктивные вторичные санкции против компаний из этих стран, что только вызывает дополнительное раздражение в адрес «коллективного Запада».
Однако возможна другая логика, считает Маркус Ноланд, исполнительный вице-президент Института Петерсона (Peterson Institute for International Economics, PIIE). США должны использовать систему преференций для доступа к своему рынку, чтобы поддерживать и расширять таким образом санкционную коалицию. В этом случае возможно формирование более устойчивых политико-экономических союзов со структурированными интересами. Действительно, сегодня политический популизм, замешанный на антиколониальной и антиамериканской повестке, входит в резонанс с экономической выгодой, которую приносит неприсоединение к санкциям, что резко усиливает позиции популистов — национал-прагматиков, вроде турецкого лидера Реджепа Эрдогана или премьера Индии Нарендры Моди. Эта тенденция ведет к дальнейшему охлаждению политических отношений США с теми странами, которые могли бы выступать их союзниками на международной арене (как та же Индия).
По мысли Ноланда, для потенциальных участников такой коалиции США должны разработать торговые преференции, аналогичные Всеобщей системе преференций (Generalized System of Preferences, GSP), действующей в рамках компетенций ВТО. Она предполагает, что развитые страны, в том числе США, предоставляют развивающимся странам беспошлинный доступ к своему рынку. Принципиальным отличием новой программы должен стать ограниченный и возобновляемый срок действия преференций.
Пока идея Ноланда не выглядит достаточно проработанной. Как это было в случае с GSP, Конгресс, которому предстоит утверждать новую программу, может исключить из нее определенные категории товаров в интересах американских производителей, признает сам автор идеи. Именно так из программы GSP были, например, исключены одежда и обувь, что заметно сказалось на ее результативности, так как ее целевые участники хотели экспортировать на американский рынок как раз достаточно простые, а не технически сложные товары. Новая программа должна быть более выгодной, считает Ноланд, но не объясняет, как это сделать. Кстати, на разных этапах США отказывали в доступе к GSP ряду стран по политическим мотивам (например, «коммунистическому» Вьетнаму или Ливии, которую обвиняли в поддержке терроризма).
Так или иначе, предложение Ноланда — очередной шаг в логике выстраивания политико-экономических блоков. Начиная с 1990-х годов развитые страны охотно инвестировали в развивающиеся рынки и снижали торговые барьеры в надежде, что экономическое взаимодействие приведет к постепенной политической конвергенции. Однако в результате глобальный баланс торговли сместился в пользу автократий и «средних держав», которые не спешат помогать Западу в противостоянии с первыми, а наоборот, желают извлечь из этого противостояния выгоду.
Выбирая партнеров и объекты для инвестиций, западный бизнес стал соотносить рентабельность с геополитическими рисками. К этому международные компании склоняют западные правительства: так, в стратегии развития отношений с Китаем, принятой правительством Германии, крупнейшим концернам рекомендовано «должным образом учитывать геополитические риски при принятии решений». В результате поток прямых западных инвестиций в страны глобального Юга сокращается, а торговля между странами, представляющими глобальный Север и глобальный Юг, после начала войны между Россией и Украиной росла на несколько процентов медленнее, чем торговля между странами внутри этих условных групп. В ходе опроса, проведенного Европейским центральным банком (ЕЦБ) среди крупнейших европейских компаний, 42% компаний заявили, что в ближайшие годы планируют перенести производства в более «дружественные» локации. Это новая тенденция, отмечают аналитики ЕЦБ, потому что только 11% фирм сказали, что уже следуют этой стратегии на протяжении последних пяти лет. Таким образом, треть крупнейших европейских компаний озаботилась эти вопросом именно недавно. В то же время торговая война США и Китая и новое понимание геополитических рисков уже привели к тому, что в третьем квартале этого года прямые иностранные инвестиции в китайскую экономику сократились впервые с 1998 года — на $11,8 млрд, сообщает Bloomberg. На этом фоне идея торговых преференций может иметь развитие в качестве одного из инструментов геоэкономического принуждения.
Расширенный в этом году до 11 стран БРИКС+, впрочем, также обсуждает инструменты геоэкономической независимости, которые, однако, пока выглядят еще более абстрактными и нереалистичными. И прежде всего потому, что развитые страны остаются для них важнейшими рынками сбыта и основным источником инвестиций, которые приходят сюда из США и Великобритании. Инвестиционные возможности китайского проекта «Один пояс — один путь» вряд ли компенсируют сокращение этих глобальных инвестиций, отмечают аналитики. Сам Китай, несмотря на длящуюся уже пять лет торговую войну, продолжает наращивать товарооборот с США. И этот факт демонстрирует, что развернуть тренды глобализации будет не так уж просто. Перспектива экономических издержек от ухудшения условий торговли и инвестиций с западными странами противоречит идеологии «прагматического суверенитета» стран глобального Юга, о которой речь шла выше. Поэтому им вряд ли удастся легко договориться о совместных действиях, а у Запада есть много возможностей для превращения режимов торговли и инвестиций в политический инструмент. Но так или иначе борьба за возможность конвертации экономического влияния в политическое продолжится в обозримом будущем.