Число ученых, покинувших и покидающих Россию после начала войны, измеряется тысячами. Так, по оценке «Новой газеты Европа», основанной на анализе базы данных ORCID, которая объединяет информацию о 20 млн ученых по всему миру, из России за прошедшие два года могло уехать не менее 2500 исследователей и преподавателей высшей школы.
По подсчетам «Новой газеты», с 2012 по 2021 год свою аффилиацию с российской на зарубежную ежегодно меняли около 10% российских ученых, зарегистрированных в ORCID; в 2022-м таких оказалось 30%. Изданию удалось установить 600 научных работников, которые сменили место работы с российского на зарубежное, то есть покинули Россию. Учитывая, что, как правило, пользователи меняют информацию в профиле ORCID с временным лагом, и экстраполируя тренд, дата-аналитики «Новой» оценили общий размер перетока с начала войны в 1600 человек. К этому они добавили тех, кто поменял в ORCID страну пребывания без указания нового места работы, и тех, кто удалил в базе запись о российском трудоустройстве, и таким образом получили итоговую цифру.
Сложность подобных подсчетов определяется прежде всего вопросом, кого относить к ученым: должна ли речь идти о научных работниках и преподавателях вузов в целом или только о людях с высокой публикаторской и международной научной активностью. Так, один из уехавших ученых, ныне сотрудник Карлова университета в Праге Дмитрий Дубровский оценивает исход ученых и вузовских преподавателей в 2–3% от их общего числа, то есть в 7–8 тыс. человек. Эти цифры выглядят правдоподобными или даже заниженными, если говорить о широком определении работников науки и высшего образования. Нынешняя волна российской эмиграции достигла, по подсчетам Re: Russia, 700–800 тыс. человек и имеет очень высокий образовательный профиль. По данным опроса, проведенного в марте 2022 года проектом OutRush, высшее образование или научную степень имели 80% релокантов, 14% до отъезда работали в сфере образования и науки. При том что цифры ранней мартовской эмиграции нельзя экстраполировать на всю миграционную волну, оценка Дубровского, который считает, что ученые и преподаватели высшей школы составляют порядка 1–2% взрослой части новой эмиграции, выглядит минимальной.
Некоторые представления о масштабе перетока ученых очень высокого научного профиля дают подсчеты нынешнего сотрудника Висконсинского университета Михаила Соколова, сделанные на основе данных о надбавках сотрудникам ВШЭ за публикации в иностранных реферируемых журналах, то есть российским ученым, интегрированным в мировую науку. По этим подсчетам, страну покинули около 30% из 855 человек, получавших такие надбавки. (Значительную долю их, впрочем, составляют гуманитарии, традиционно гораздо более политизированные, чем естественники.)
По данным «Новой газеты», около 23% потерь пришлись на московские вузы, в том числе 10% — на ВШЭ, 5% — на МГУ, 4% — на Сколково и 3% — на МФТИ. Также по 3% приходится на Санкт-Петербургский университет и петербургский Институт точной механики и оптики.
Наличие в ORCID записей о новом месте работы позволяет также оценить географию миграции российских ученых (имея в виду, что эти данные отражают лишь часть реальной популяции уехавших). Лидером по приему ученых в этой выборке оказалась Германия (15% уехавших), обогнавшая традиционного чемпиона по «абсорбции иностранных мозгов» — США (11%). А самый внушительный рывок совершил Израиль (7% вместо довоенных 2,5%). Впрочем, это объясняется скорее условиями алии, чем установками властей Израиля или привлекательностью его научной среды. Главными бенефициарами бегства ученых от войны и военного обскурантизма стали Китай и Казахстан, а также Узбекистан, Армения, Кыргызстан и ОАЭ — страны, которые до войны российские ученые обычно не рассматривали как возможное место работы. В то же время, замечает Дмитрий Дубровский, пока одни страны выигрывают от привлечения российских ученых, другие — страны Балтии и некоторые страны Восточной Европы, — наоборот, препятствуют перетоку научных работников и ученых из России.
Впрочем, масштаб «военной» «утечки мозгов» станет окончательно понятен через несколько лет, когда появятся данные по аффилиациям в научных публикациях, справедливо отмечает «Новая газета Европа». Причем изменения эти будут отражать два фактора: реальный переезд ученых и рост обскурантизма и изоляционизма оставшейся в стране научной среды. Институт статистических исследований и экономики знаний ВШЭ в декабрьском мониторинге сообщал, что публикационная активность российских ученых, выросшая за предвоенное десятилетие в два раза — с 1,9 до 3,9% публикаций во всех индексируемых системой Scopus изданиях, — снизилась в 2022 году на четверть (до 3%), вернувшись на уровень 2015 года. По подсчетам издания Science/Business, сделанным на основании данных того же Scopus, число публикаций по итогам конференций с участием хотя бы одного автора с российской аффилиацией упало с 35 тыс. в 2021 году до 20 тыс. в 2022-м и 10,6 тыс. на ноябрь 2023-го.
Продолжающиеся политические преследования ученых в России (их отслеживает, в частности, проект «Т-вариант») и нарастающие шпиономания, изоляционизм и обскурантизм не оставляют сомнений в том, что переток российской науки за рубеж продолжится, но будет в значительной степени регулироваться теми возможностями, которые предоставят российским ученым западные вузы и научные программы. Однако если эти возможности будут ограниченными, переток ученых продолжится в направлении Китая и других азиатских стран. За два-три ближайших года Россия потеряет тот научный потенциал, который сумела нарастить в течение весьма продуктивных для российской науки 2010-х годов.